Письмо 10
Ильза — Сибилле
Париж,
11 ноября 66
Моя дорогая Сибилла!
Вот уже пять лет я мечтаю написать тебе это письмо! Я сейчас вышлю его Карлу в заклеенном конверте. Он отдаст его тебе, когда ты перейдёшь через эту чёртову Стену. Надеюсь, что эти несколько слов хоть чуть-чуть заменят тебе меня.
В 61-м, когда я приехала за Магдой в Берлин, чтобы забрать её в Париж, я начала вести дневник, рассчитывая отдать его тебе тогда же, когда ты получишь обратно свою дочь. Я мечтала рассказывать тебе понемногу про те годы, что ты проведёшь в разлуке с ней. Но в конце концов отказалась от этой мысли. Думаю, это лучше бы сделать Магде.
Магда стала скромной молодой женщиной, она неразговорчива и никогда ни на что не жалуется. Послушать её, так у неё всегда всё хорошо. Даже если это неправда. Так хорошо, что иногда возникает немного странное впечатление, будто она вообще ничего не чувствует. От всего сердца желаю, чтобы, встретившись с тобой после разлуки, она наконец вновь обрела некоторые воспоминания детства. Я по-прежнему не могу понять, как ей удалось перенести все эти страдания и не сломаться. Это ведь трудно, ты знаешь…
Я вспоминаю день, кода приехала за ней в Берлин, — ровно три месяца спустя после возведения Стены. Все тогда были уверены, что это ненадолго. «Die Mauer kann uns nicht trennen»[6] — писали тогда на транспарантах. И было видно, что сами в это верят, а потому верила и я тоже, и это была правда, Стена не в силах была никого разлучить.
Этому скоро конец — как они были уверены! И вот уже пять лет! Пять лет, я едва осмеливаюсь поверить. И, боюсь, ещё надолго.
Сколько времени мы думали, что всех вас потеряли!
Максим пытался связаться с вами, с тех пор как нам доверили Магду. Тщетно. Коммунистические власти давали нам понять, что вы исчезли окончательно, пропали без вести. В 1963-м они же вдруг стали убеждать нас, что все вы сбежали на Запад. Потом — что все вы умерли. Но Максим вступил в борьбу со всей этой несуразицей. Он всегда был уверен, что вы живы. Ты знаешь, какой у него упрямый и горячий характер. В этом плане он не изменился. Это помогло нам перенести такую долгую неопределённость. И даже если это и было ужасно, я считаю всё смехотворным по сравнению с тем, через что пришлось пройти вам. Я даже не представляла себе, что за вами так внимательно следят, прослушивают, и уж совсем не предполагала, ни единой секунды, что вас бросят в тюрьму. Карл намёками объяснил мне причины, сказал, что за ним, несомненно, до сих пор шпионят и мне надо быть осторожной, а мы ещё поговорим об этом, когда встретимся. Как же я жду этой встречи!
Должно быть, тебе хочется узнать, что я делала все эти пять лет. Мне нечего или почти нечего ответить. Я воспитывала детей. Я ухаживала за Магдой. Я переходила от одного обеда в городе к другому, из одного концертного зала в другой и с виллы в Сен-Рафаэле в замок в Базоле. Ах да! Как же я забыла! Я заново обставила нашу парижскую квартиру. Разве это не похоже на счастье? Это та самая жизнь, о которой я мечтала. Обеспеченная, комфортабельная и беззаботная. Мне за неё не стыдно. Но горло перехватывает каждый раз, когда я об этом думаю, и вот уж некоторое время я просыпаюсь в слезах. Это так смешно. А ещё смешнее забеременеть — в моём-то возрасте. В этом году, Сибилла, мне стукнет 39, и я больше не хочу детей. Да я, кстати сказать, не хочу больше вообще ничего, и, даже если врач убеждает меня, что все чёрные мысли вызваны моим положением, я-то хорошо знаю, что болезнь глубже. Я не хочу этого ребёнка. Я слишком стара. И слишком часто остаюсь одна в этой огромной квартире, где мне немного тоскливо. Максим иногда не приходит сюда ночевать. Ты знаешь, как он всегда любил женщин. И сейчас, думаю, он сильно влюблён.
За эти месяцы я растолстела, подурнела, еле хожу… Очень страшно чувствовать, как ребёнок формируется вопреки мне самой. Максим уверен, что это у меня пройдёт. Наверное, он воображает, что пустоту заполнит младенец. Но он ошибается. Я не хочу этого ребёнка. И впервые в жизни завидую той, другой, что пробуждает в нём мечты и, должно быть, моложе, свежее, веселей меня.
Возвращайся скорее, дорогая Сибилла! Ведь ты единственная, кому я могу довериться.
Ильза Письмо 11
Дельфина Лаваголейн — Ильзе
Париж,
2 декабря 1966
Дорогая Ильза!
Я решила взяться за перо, поскольку вы отказываетесь приехать к нам в гости и, как я только что узнала, не хотите праздновать Рождество в этом году в замке, в Базоле, хотя за тридцать лет это уже вошло в обычай. Я знаю, что вы весьма сердиты на Максима, который, несомненно, не слишком хорошо с вами поступает. Но я его неплохо знаю — в конце концов, он мой сын! — чтобы торжественно подтвердить вам, что он безумно любит вас — и тем больше любит, что вы носите его дитя.
Ваши планы отправиться в Берлин абсолютно безрассудны, а с учётом вашего положения это всё просто немыслимо.
Мы с вами не очень-то любим друг друга. И всё же позвольте мне сделать вам признание, которое не преминет удивить вас. Будь у меня выбор, я не стала бы иметь детей. Даже сейчас вид беременной женщины вызывает у меня непреодолимое отвращение. Материнство — кабала, какой ни один мужчина не в силах даже вообразить. Но скажем честно, моя дорогая невестка: если ребёнок — мальчик, он гарантирует вам пусть не присутствие даже, но хотя бы постоянную поддержку мужчины, который, несомненно, в конце концов оставил бы вас ради другой — той, что родит ему сына.
Итак, жду вас, дорогая Ильза, на наши праздники. Как и каждый год.
Искренне ваша,
Дельфина Лаваголейн Письмо 12
Магда — Сюзанне
Берлин,
14 декабря 1966
Я люблю читать твои письма. Даже когда ты обзываешь меня старухой. А впрочем, честно говоря, я считаю, что ты поднимаешь такой шум, только чтобы скрыть собственную неискренность, ведь ты вполне сознательно следуешь моим советам.
Во-первых, ты не виделась больше с Рикардо и больше о нём не упоминаешь.
Во-вторых, ты предоставляешь родителям самим решать свои проблемы и развлекаешься на полную катушку.
